Она не могла отвести глаз от пряжки – ее тусклый блеск казался ярче самых ослепительных солнечных лучей.

– Это невозможно, – выдохнула Шаннон.

– Все было так, как я рассказываю. Возьмите. Он поднял медный кружок со стола, протянул ей.

– Я… я не хочу.

В голосе у нее звучал страх.

– Она со мной уже больше половины моей жизни. – Теперь Мерфи говорил гораздо спокойнее. Он положил пряжку обратно в карман. – Пусть будет у меня и дальше. – Он помолчал. – Что касается вас, Шаннон, нет никакой необходимости ускорять свой отъезд. Побудьте еще с вашими сестрами. Я не стану больше докучать вам, как раньше, не буду просить делать то, чего вам не хочется. Даю слово.

И он его сдержит. Она понимала это, потому что уже достаточно хорошо узнала его самого. Знала и сожалела, что заставила, сама того не желая, дать обещание. Сейчас ей захотелось, чтобы он взял его обратно. А еще – выплакаться.

– Вы мне нравитесь, Мерфи, – тихо сказала она. – Я не хочу вас огорчать.

Впрочем, он был уже так спокоен, что она засомневалась, о каком огорчении может идти речь.

То, что он сказал, подтверждало ее сомнение.

– Я взрослый человек и могу себя контролировать. Так что не беспокойтесь обо мне.

Она планировала уйти от него холодной и спокойной, с непреклонным решением – прекратить всяческие встречи. Вместо этого ей хотелось снова прижаться к нему и чтобы он держал ее в своих объятиях и не отпускал.

– Я не хотела бы терять вашей дружбы, – нерешительно сказала она. – Мне кажется, я стала привыкать.

Он улыбнулся.

– Вам не грозит это. Вы никогда ее не потеряете. Пускай вас не беспокоит подобная мысль.

Она ушла и на обратном пути думала, почему, в самом деле, не хочет – или не может – окончательно разорвать их отношения. А еще думала о своих странных – неужели вещих? – снах.

И никакого спокойствия в душе не было. Полный сумбур, и снова захотелось плакать.

Мерфи решил почистить конюшню. Он любил работать, это всегда было частью его жизни; кроме того, хорошо знал по собственному опыту, что физический труд и пот снимают тяжесть с души.

Однако сейчас этот способ не слишком помогал.

Тем не менее он продолжал усердно вонзать лопату в устланный соломой настил и загружать тачку смесью соломы с навозом.

– Вечно в трудах. Словно пчела!

В дверях конюшни возникла Мегги. Она улыбалась, но напрасно ее глаза искали на его лице ответную улыбку. Ее не было и в помине. И это ей совсем не понравилось.

– А ты чего бездельничаешь? – откликнулся Мерфи, не прекращая работы. – Слышу, печь у тебя гудит.

– Моя работа не убежит. – Она подошла ближе к нему. – Я не приходила вчера, чтобы дать тебе отдышаться. Поняла по виду Шаннон, когда та вернулась после встречи с тобой, что что-то неладно. Или, может, я ошибаюсь?

– Я сделал все, что мог, чтобы она чувствовала себя спокойно.

Он сдвинул тачку, перешел к следующему стойлу.

– А как насчет твоего спокойствия, Мерфи? – Она положила руку ему на спину и не отняла ее, когда он недовольно дернулся. – Вижу и знаю, что ты к ней испытываешь, и не могу спокойно переносить, когда ты так расстроен.

– Тогда будет лучше, если ты пойдешь по своим делам, а меня оставишь убирать дерьмо. Да отойди ты, черт возьми, иначе я забрызгаю тебя навозом.

Но Мегги ухватилась за рукоятку лопаты, заставила Мерфи прекратить работу и повернуться к ней.

– Вот так-то лучше. – Мегги довольно потерла руки. – Теперь я, по крайней мере, увидела твое лицо, а не только задницу. Давай поговорим, Мерфи, о важных вещах.

– Мне сейчас не до гостей.

– С каких это пор ты стал считать меня гостьей?

– Отстань, Мегги! – Он пристально посмотрел на нее. – Мне ни к чему твоя жалость, я не хочу сочувствия, а также советов. Иди откуда пришла.

Она уперла руки в бока и не двинулась с места.

– Если думаешь, твои грубые слова и еще более грубое поведение подействуют на меня, ты ошибаешься, парень.

Конечно, он этого не думал, зная, что ее не переспоришь, если она что-то решила, а потому счел за благо изменить поведение.

– Извини, Мегги Мэй, – мягко сказал он. – Но мне правда неохота беседовать. Хочу побыть один.

– Мерфи…

– Иди, старуха, прошу тебя. Я очень благодарен, что ты пришла и предлагаешь помощь. Но я не готов ее принять, понимаешь? Хочу сам зализать свои раны. Так что будь умница и уходи.

Растерявшись от его слов, а это бывало с ней нечасто, она сделала единственное, что посчитала возможным: привстала на цыпочки и прижалась щекою к его щеке.

– Обещай прийти ко мне, если будет нужно, Мерфи. Сразу!

– Конечно, какой разговор!

Когда она ушла, он снова вонзил лопату в навоз и долго сыпал ругательства неизвестно в чей адрес, пока не почувствовал, что ему уже просто не хватает слов.

Он трудился до самого вечера, до полной темноты, пока не заболели мышцы, достаточно привычные к тяжелой работе. И только тогда разрешил себе пройти в дом, умыться, переодеться и закусить холодным сандвичем с бутылкой пива.

Он подумывал уже лечь спать, хотя было довольно рано, когда через заднюю дверь кухни проникли новые визитеры. На этот раз все мужского пола: Роган, Грей и Конкобар.

– Прибыли с особым заданием, – заговорщически доложил Грей, хлопнув его по спине и подходя затем к шкафу с посудой.

– Заданием? – без особого интереса переспросил Мерфи, погружая руку в шерстистый загривок пса. – О чем это вы?

– Нам поручено развеять твое плохое настроение, старина. – С этими словами Роган поставил на стол бутылку. – И запрещено возвращаться домой, пока приказ не будет выполнен.

– Да что вы все, ей-богу… – начал Мерфи, но Грей не дал ему договорить.

– Бри и Мегги не спят, не едят – волнуются за тебя уже второй день.

– Нечего за меня волноваться. Я собирался лечь спать.

– Ты не можешь этого сделать! Какой ирландец повернется задом к двум приятелям и бутылке виски? – Грей был вне себя от возмущения. – Даже самый захудалый янки этого никогда не позволит себе! Уж можешь мне поверить.

– Ну, если так… – Мерфи оценивающе взглянул на бутылку. – Значит, решено напиться?

– Именно так, – подтвердил Роган. – И одобрено женщинами, которые совершенно справедливо рассудили, что напиваться – чисто мужское дело. Итак…

Он отвернул пробку и щедро плеснул виски в бокалы, подставленные Греем. Затем поднял свой.